Зловещий брак - Страница 66

Я положила каплуна жариться.

– Думаю, что буду чувствовать себя неловко. По правде говоря, я в этом уверена. Говори с ним, ради Бога, ты, Лайза – я не знаю, что сказать.

– Сэм Редвинг – американец, и никто в его компании не может чувствовать себя неловко, – улыбнулась Лайза.

– Он совершенно очаровал святых сестер в госпитале Ла-Фасиль.

– Да. Кажется, ты очень мало знаешь о Сэме. Вы ведь едва обменялись с ним несколькими словами. Наши семьи в Гонконге жили по соседству, и мы с ним росли как сестра с братом. Сколько картофелин нужно очистить, дорогая? Восемь? Они как раз подходящего размера.

– Очисть девять.

– Его отец был врачом. Я не знаю, почему его семья приехала в Гонконг. Дед Сэма был индейцем, и думаю, что американское высшее общество косо смотрело на брак полуиндейца с белой женщиной. Она была прелестной женщиной, а отец Сэма был добрейшим человеком. Они вместе погибли лет десять тому назад во время кораблекрушения в Гонконге.

– Боже, какое несчастье.

– Да. Для меня они были вторыми матерью и отцом. Когда я была маленькой, Сэм приходил в наш дом почти ежедневно – поиграть со мной. – Она усмехнулась. – Мы часто ссорились. Ему хотелось играть в солдат, а я желала играть в медсестер. Конечно, ему хотелось бы играть с мальчишкой, но приходилось смириться, потому что мальчишек по соседству не было. Чед родился, когда мне было четыре года, а год спустя случилось несчастье: фирма отца была разорена, а его посадили по ложному обвинению.

– О, Лайза, – проговорила я, – я так горюю вместе с тобой… обо всем этом.

– Теперь это все в далеком прошлом, дорогая. Для всех, кроме Чеда. – Она несколько минут грустно о чем-то размышляла, затем слегка пожала плечами и продолжила: – Я была слишком молода, чтобы понять истинную сущность происходящего, конечно, но мы очень быстро лишились всех так называемых друзей, – всех, кроме Редвингов. Думаю, бедняге Сэму пришлось подраться с половиной мальчишек в школе, чтобы выступить в нашу защиту. В те дни он вечно ходил с подбитым глазом или распухшим носом. Моя мать была замечательной личностью. Когда был вынесен приговор суда, она основала представительство мануфактур в Коулуне и стала агентом нескольких поставщиков; дело медленно, но верно стало кормить семью.

Я представила себе белое общество на Ямайке. Наверняка мораль была весьма близка к той, которую исповедовали белые в Гонконге, поэтому я могла предположить, как относились к миссис Локхарт и ее детям.

– Наверное, все это было очень тяжело, Лайза, – сказала я.

– О, вскоре мы привыкли. И потом, рядом всегда были Сэм и его родители: они никогда не изменяли нашей дружбе. Когда умер отец, мать стала… не знаю, как и сказать. Она стала жить только работой. Это было что-то маниакальное. Именно тогда Чеда и меня, по сути, воспитывали Редвинги. Мы больше жили в их доме, чем в собственном, вплоть до кончины мистера и миссис Редвинг.

– Должно быть, ты уже была вполне взрослой тогда.

– О, да. Мне было двадцать, а Чеду – шестнадцать лет. В том году умерла и наша мать, и я решила продать ее дело и переехать в Англию. Сэм сказал, что присоединится к нам, и он купил этот дом на деньги, унаследованные от родителей, а затем ринулся в бизнес.

– Мне неизвестно, какого рода бизнесом он занят.

– Это и неудивительно, Кейси. В некотором роде Сэм остался индейцем, в других отношениях он очень похож на типичного американца: он полон идей и энтузиазма; он много работает и не страшится риска. Думаю, в Вест-Индии он искал залежи гуано. Это очень ценное удобрение, после поездки в Перу ему удалось сделать капитал на продаже гуано.

– В таком случае он довольно богатый человек, наверное.

– Смотря в каком смысле. Сэм никогда не был бедным, но когда у него есть капитал, то он сейчас же вкладывает его в бизнес. Если предприятие удачное, он распродает его и вырученные деньги вкладывает во что-то новое; если неудачно – он загорается новой идеей и начинает все сначала. А теперь, что нам осталось сделать?

– Ничего. Мы сделали все, что могли. Осталось накрыть на стол – и можно идти прихорашиваться.

Когда мы накрывали на стол, мне вдруг пришла в голову мысль.

– Лайза, скажи, когда здесь находится Сэм, а Чед всю ночь играет в клубе, тебе не бывает неловко? Я имею в виду, что люди так предвзято относятся к одинокой женщине.

В ее голубых глазах зажглись озорные искорки.

– У нас с самого начала здесь была репутация богемы, дорогая, и это оказалось даже полезным: ведь люди ожидают от богемы шокирующего поведения. По правде говоря, мы не придаем этому большого значения. Сэм относится ко мне как к сестре, и нам казалось вполне естественным поселиться втроем. Не знаю, что там думают соседи, и мне нет до этого дела. Формально мы с соседями ладим, а чтобы близко подружиться, у меня всегда не хватало времени. Священнослужители здесь – удивительно милые люди. Но я думаю, что они не подозревают за нами ничего дурного; а поскольку полагают, что люди богемы должны порождать скандалы, они даже немного разочарованы.

Я рассмеялась.

– О Боже, они будут еще более негодовать, когда узнают, что теперь здесь две женщины, которые будут опекать друг друга.

В шесть часов мы поехали в мюзик-холл Бэрнард. Я чувствовала, что Чед разгадал запланированный сюрприз, однако сделал изумленный вид, когда мы присоединились к веренице людей, направлявшихся в театр. То была жизнерадостная и очень разноликая толпа: уличные торговцы и моряки; горничные и их ухажеры; хозяева магазинов с женами и отпрыски дворянства.

Все жаждали развлечений, все хотели посмеяться над комедиантами и пролить слезу над певцами баллад.