В ночь на вторник я легла спать в очень расстроенных чувствах. В два часа ночи я вдруг проснулась, разбуженная каким-то необычным звуком. Для Чеда, возвращающегося из клуба, было слишком рано. Я зажгла лампу, надела халат и пошла в холл. Из комнаты Лайзы не доносилось ни звука, но меня это не удивило: я спала необычайно чутко и знала это. Годы, проведенные в море, привили мне привычку спать как моряк: в полглаза, прислушиваясь ко всему, что отличается от привычного шума и движения.
Я подумала, что, возможно, вернулся Сэм, и прислушивалась. Я различила слабый звук, похожий на звук чего-то тяжелого, что волочится по полу. Я вернулась в свою комнату, чтобы взять зажженную свечу в подсвечнике и спустилась вниз, где были комнаты Чеда и Сэма. Я свете свечи я увидела Сэма Редвинга, который медленно полз на четвереньках к своей комнате.
Я подбежала к нему, поставила свечу и упала рядом с ним на колени.
– Сэм! – прошептала я в ужасе. – Ты ранен? Что случилось?
Он повернул голову и недоуменно посмотрел на меня через полузакрытые веки, красные и воспаленные.
– О… это наша маленькая Кейси… – пробормотал он. – Сейчас, сейчас… иду спать, Кейси, девочка. Сэм идет баиньки… Спать.
– Сэм, ты же пьян!
Он скривил рот, пытаясь, как я поняла, подмигнуть мне – но сдался, не одолев этого усилия, и сказал:
– Клянусь. Пьян. О'кей, пьян как сапожник, черт возьми.
– Довольно! – в ярости прошептала я. – Как вы смеете ругаться здесь, Сэм Редвинг! Встаньте. Пойдемте. Я помогу. Вставайте, я доведу вас до постели. Вот хорошо, обопритесь на меня. И не смейте шуметь!
Я чуть не закричала, когда он наступил на мою босую ногу, но закусила губу. Я с трудом открыла дверь, помогла ему пройти и усадила на кровати. Сходила за свечой и зажгла в его комнате газовую лампу. От него пахло виски и дешевыми духами. На нем была та же рубашка, в которой он уехал из дому. Теперь она была грязная, со следами губной помады у ворота и на груди. Я не хотела бы, чтобы это видела Лайза, поэтому принялась стаскивать с него пиджак и рубашку. А он сидел и раскачивался из стороны в сторону.
– Ну давай, Сэм, – шептала я. – Давай соберись с духом. – Я стащила пиджак и отбросила его в сторону. – Теперь давай рубашку. Нет, нет, не заваливайся. Держи-ка меня за плечи, пока я расстегиваю пуговицы.
– Хочешь мою рубашку? – послушно бормотал Сэм. – Конечно, золотая моя. Возьми… возьми все… лучшая на свете девочка, моя малышка Кейси…
– Прекрати, Сэм! Тихо!
– Ты ведь знаешь все, маленькая леди? Кейси… она самая смелая девушка… в целом свете. Ты знаешь об этом?
– В самом деле, Сэм? Ну что же, пусть так и будет, только продень вот эту руку в рукав. Вот так. И говори потише. – Я наполовину снимала рубашку, наполовину дралась с ним, а он раскачивался из стороны в сторону и мешал мне.
– Влюбился в малышку Кейси… – бормотал он. – Знаешь ли ты об этом? Полюбил… глубоко, будто упал в Гран-Каньон. Хотел… хотел жениться на ней. Теперь слишком поздно… слишком поздно. Но я не должен…: не должен говорить об этом. Шш… ш…
Я, наконец, стянула рубашку.
– Нет, мы с тобой никому не скажем. А теперь давай ложись, Сэм. Нет, нет, вот так. Вот так лучше. – Я подоткнула ему под голову подушку и начала расшнуровывать его ботинки. Не принести ли ему крепкого кофе, думала я, и не умыть ли его холодной водой, чтобы протрезвить; но его дыхание вдруг стало ровным и глубоким, как во сне. Он не проснулся, когда я снимала с него обувь, когда я накрыла его одеялом. Погасив газовую лампу, я взяла свечу и пошла в кухню, захватив его рубашку и пиджак.
В титане была горячая вода. Я отскребла пятна губной помады с его рубашки, почистила губкой с добавлением дизенфицирующего средства пиджак. Я пошла наверх, положила рубашку в корзину с грязным бельем, повесила пиджак на спинку стула в его спальне, а затем вернулась в свою спальню, надеясь, что Сэм назавтра не вспомнит то, что говорил мне ночью.
Когда я следующим утром спустилась вниз, чтобы приготовить завтрак, из его спальни не доносилось никаких звуков: ничего такого, что говорило бы Лайзе, что Сэм вернулся. Я ничего ей не сказала о ночном происшествии. Когда пришла Эми, я дала ей инструкции по уборке дома, которые всячески отвлекали бы ее от комнаты Сэма; затем пошла запрячь Сэнди в экипаж: пора было отправляться в агентство. В конюшне я не увидела ни лошади ни экипажа Сэма и подумала, что он оставил его в Лондоне. По состоянию его одежды я решила, что он приехал в Гринвич на лодке.
В полдень, возвратившись, чтобы сделать Чеду завтрак, я увидела, что Сэм поджидает меня на пороге входной двери. Он был бледен, глаза его были чуть красными, Сэм помог мне выйти; но на нем была свежая одежда и он был чисто выбрит и вымыт.
– Привет, Сэм, рада видеть тебя, – сказала я. – Чед знает?
Он покачал головой.
– Нет. Все еще спит, я полагаю.
– Сомневаюсь. Он всегда готов к завтраку, когда я подъезжаю в полдень.
– Могу я поговорить с тобой, Кейси? Насчет того, что было ночью?
Теперь мы были в холле, и когда, он закрыл дверь, я сказала:
– О! Значит, ты помнишь?
Он потер лоб и кивнул.
– Помню достаточно хорошо.
– А где Эми?
– Наверху, убирает ваши с Лайзой комнаты.
– Хорошо, спустись в кухню и давай поговорим, пока я работаю.
Он последовал за мной вниз и сел на стул. Я сняла пальто и шляпу и надела фартук.
– Я сожалею о том, что случилось ночью, Кейси, – сказал он. – Прости, мне очень стыдно, что я так напился; но спасибо тебе за то, что приняла во мне участие.
Я решила направить разговор по возможности в другое русло, поэтому сказала с улыбкой: